А был ли мальчик?
«Что это, вообще, было, и куда оно делось?», – подумал я, оглядываясь на 15 тысяч прожитых дней. Как мало помнится из них, хотя в каждый происходило что-то достойное воспоминания. Закрываю глаза, пытаюсь воскресить самые яркие. Но они не приходят как киношные флешбэки, отчетливые и подлинные. Это лишь общие черты прошедшего события, эфемерные предметы и лица, которые скоро возвращаются обратно в пустоту того «этого», что было и куда-то делось.
Иногда воспоминания всплывают неожиданно, пробужденные неведомым триггером. Бывает, случается уловить редкий момент, похожий на дежавю: образ, мысль, запах. В мозгу пробуждается что-то знакомое, и почти всегда приятное и едва уловимое. Оно возникает лишь на миг, и ты судорожно пытаешься за ним угнаться, уцепиться, чтобы понять, в какое место оно хочет привести. Это становится настолько важным, что когда, в конце концов, теряешь нить, приходит глубокое разочарование.
Но иногда – о чудо! – воспоминание находится. Одним из последних успехов был непонятно откуда взявшийся запах – даже не запах, а странное ощущение где-то ближе к носоглотке, передающее одновременно запах, вкус, щекотание и даже небольшое головокружение. Одно было ясно – это из далекого прошлого, но уловить, откуда именно, удалось не сразу. Я проделывал носоглоткой различные манипуляции: сглатывал слюну, задерживал дыхание, цокал слизистыми, – пытаясь максимально долго удержать это чувство, которые тащило меня сквозь вязкую забытую материю прошлого… И, наконец, вспомнил: это запах группы детского сада во время приема пищи. Нет, это не был запах самой еды, это была смесь всех запахов группы, каждый из которых по-отдельности не определишь. Но я отчетливо вспомнил, что именно так пахло в моей детсадовской группе, когда мы обедали.
Вместе с этим образом вернулись другие воспоминания будней детского сада в военном городке, где я прожил 15 лет. Конечно, это были воспоминания не одного конкретного дня, а общие моменты: прихожая-раздевалка, спальня, столы, за которыми мы сидели и ели, мои первые друзья – Миха Альшанов и Вадя Тюликов, даже общие черты лиц моих воспитательниц, имен которых вспомнить не могу. Вспомнилось, что ходить в садик мне не особо нравилось. Вспомнилось, как один совсем щуплый мальчик во время обеденного сна вставал в кровати, спускал трусы и показывал всем свой маленький пистолетик. Этот мальчик и еще несколько детей спали по одному у стены, а все остальные дети – на односпальных кроватях, сдвинутых по две. Я во время обеденного сна спал с какой-то девочкой.
Отдельные интересные воспоминания порождает забор из металлической сетки, которым был огражден детский сад. Размер его ячеек был аккурат такой, чтобы в него влезал наглый носок детской ноги. Уже в младших и средних классах школы мы с пацанами сотни раз перелезали через забор, чтобы поиграть в детсадовском дворе в «Сифу» или подразнить сторожа по кличке «Кирпич». Кличку он получил за хороший навык швыряния этих предметов в нахальных и бессовестных детей, у которых морды как раз и просили того самого кирпича. Поэтому риск нахождения в детском саду посторонних лиц был очевиден. Сторож был слегка свихнувшийся, что делало нашу забаву намного веселее и намного опаснее.
Записывая это, я вспоминаю, как испытывал серьезный диссонанс, когда встречал «Кирпича» вне ограждения детского сада, в повседневной жизни, идущего из универмага с буханкой хлеба. Я не мог отождествить этого «Кирпича» и того полоумного, который принадлежал детскому саду и гонялся за нами, матерясь, с палками и камнями. Он не запоминал никого из детей, хотя мы иногда борзели настолько, что, дразня, подходили к нему на расстояние всего пары метров. И каждый раз, встречая его вне садика, я испытывал всплеск адреналина: «А вдруг он меня сейчас вспомнит, поймает и свернет шею». Но нет – он проходил мимо своей хромоватой походкой, всегда в чем-то сером и с пустым взглядом.
Все подобные воспоминания – как листья, которые вот-вот опадут с дерева жизни. Или уже летят, чтобы упасть на землю, в еще большее «ничто», чем они были до этого. Они – как частички длинного следа, оставленного лыжами на снегу. След уже затерся на многие годы назад, и лишь изредка проблескивают еще не совсем развеянные ветром кусочки трека памяти. Такие мысли неизбежно влекут за собой тот вечный вопрос, а что же есть наша реальная жизнь, насколько широк этот миг между прошлым и будущим, который можно назвать реальностью, и есть ли он вообще. Взять хотя бы вчерашний день, когда ты точно помнишь, что делал, что чувствовал: пил пиво, смотрел футбол, расслаблялся в ванной, придумывал, что написать. В тот момент ты существовал – теперь этого момента нет. Остались лишь воспоминания, пока еще не пропавшие, но которые неизбежно, безжалостно и бескомпромиссно станут частью большого ёбаного ничего.
Помню, в школе было невероятным поверить в то, что я стану свидетелем смены тысячелетий. Тогда казалось, что еще так много времени до 2000-го года. Не терпелось, чтобы это поскорее случилось, и очень переживалось, что ведь я могу попасть под машину и пропустить это космическое событие.
И тут, откуда ни возьмись, 2022-й, и все те наивные моменты вспоминаются с такой нежностью, трепетом, завистью, грустью и растерянностью. Ты думаешь: «Это было так классно! Но что это было, кто это был, кто это чувствовал, кто радовался, влюблялся, грустил… жил? А был ли мальчик, или 15 тысяч дней прожилось как-то само?»